Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Этим вот спокойным завещаньем». Также Вы можете бесплатно проконсультироваться у юристов онлайн прямо на сайте.
Где Флора-римлянка сейчас? Где рок, красу губящий рьяно, Архипиаду скрыл от нас? Ушла Таис в какие страны? Где Эхо, чей ответ так странно Звучал в безмолвье рощ и рек? Где эти девы без изъяна? — Где ныне прошлогодний снег?
Где Элоиза, с кем был раз Застигнут Абеляр нежданно, Из-за чего он и угас Скопцом-монахом слишком рано? Где королева, чья охрана В мешок зашила и навек Швырнула в Сену Буридана? — Где ныне прошлогодний снег?
Где Бланш — сирены сладкий глас И белая лилея стана? Где Берта, мать того, кто спас Французский край от басурмана? Где слава лотарингцев Жанна, Чьи дни английский кат пресек В огне костра у стен Руана? — Где ныне прошлогодний снег
Принц, не придумано аркана, Чтоб задержать мгновений бег. К чему ж крушиться постоянно: «Где ныне прошлогодний снег?»
Николай Заболоцкий — Завещание: Стих
Где днесь Каликст, по счету третий, Что, папою провозглашен, Им пробыл с полдесятилетья? Где добрый герцог де Бурбон, Альфонс, кем славен Арагон, И все, кого теперь в помине Нет меж носителей корон? Там, где и Карл Великий ныне.
Где Скотт, чьего лица двуцветью — Багров, как дал, был слева он — Дивился всяк на белом свете? Где тот Испанец, с чьих времен Мавр к подчиненью принужден (Смолкаю по простой причине: Забыл я, как он наречен)? Там, где и Карл Великий ныне.
Мы все идем к последней мете: Тот жив, а этот погребен. Еще один вопрос, и впредь я Не приведу ничьих имен, А лишь скажу, что жизнь есть сон. Где Ланчелот, по чьей кончине Вакантен стал богемский трон? Там, где и Карл Великий ныне.
Где Дюгеклен, кем был спасен Наш край от вражьего бесчинья? Где храбрый герцог д’Алансон? Там, где и Карл Великий ныне.
Где днесь апостолы святые, Которых древле чтил народ За сан и ризы золотые? Когда им наступил черед, За ворот сгреб их черт, и вот Тиароносцев отвезли Туда, где всех забвенье ждет: Взметает ветер прах с земли.
Где властелины Византии? Где королей французских род, В сравненье с коими другие Владетели корон — не в счет? Все новые из года в год Монастыри при них росли, Но кто теперь их след найдет? Взметает ветер прах с земли.
Взять хоть Дижон, хоть Доль — любые Места, каких невпроворот, — Везде синьоры спят былые, Сошедшие под вечный свод. Смельчак, мудрец, злодей, юрод — В гроб все до одного легли. Никто сверх срока не живет. Взметает ветер прах с земли.
Принц, всяк червям на корм пойдет. Как ни хитри и ни юли, Ничто от смерти не спасет. Взметает ветер прах с земли.
XLII
Но если папы, короли И принцы, как все люди, тленны, И всем им в лоне спать земли, И слава их кратковрем¦нна, Ужели ж я, торгаш из Ренна, Кончины убоюсь? Ну, нет! Кто погулял, как я, отменно, Легко на тот уходит свет.
XLIII
Что бы ни мнил скупец иной, Нам жизнь дается лишь на миг. Мы все у смерти под косой. Вот и утешься тем, старик. Ты встарь изрядный был шутник И зло высмеивал других, А, поседев, и сам привык Сносить молчком насмешки их.
XLIV
Ты, забавлявший встарь народ, Стал скучен всем невероятно: Ты — обезьяна, ты — урод, Общаться с коим неприятно. Молчишь — осудят многократно, Ославив чванным стариком; Раскроешь рот — поймут превратно И скажут: «Ослабел умом».
XLV
Теперь с сумой ходить тебе И кланяться за каждый грош Да слать проклятия судьбе За то, что ты еще живешь, Хоть жить давно уж невтерпеж. Когда б не знал ты, что навек За это в ад отсель пойдешь, Ты сам бы дни свои пресек.
XLVI
Удел старух еще убоже: Краса ушла, богатства нет, И спрос на тех, кто помоложе. Вот и грустят они, что лет Им слишком мало на расцвет Всевышний соизволил дать, Но Бог немотствует в ответ — Не знает Он, что им сказать.
Хранится в памяти моей Плач Оружейницы Пригожей. Вновь стать такой хотелось ей, Какой она была моложе. «Ах, старость подлая, за что же Меня так быстро ты сгубила? Как жить, коль я с мощами схожа, А все ж боюсь сойти в могилу?
Я без зазрения вертела Попом, писцом, купцом любым — Их так мое прельщало тело, Что с любострастием слепым Они, глупцы, добром своим Пожертвовать мне были рады, Но не всегда дарила им Я то, чего мужчине надо.
Была горда я до того, Что многих сдуру отшивала И тратила на одного Доход, который добывала, А плут за то, что отдавала Ему сполна я всю себя, Мне ставил фонари, бывало, Лишь деньги — не меня любя.
Как позволяла, не пойму, Я нагло помыкать собою За редкий поцелуй ему Прощая грубость, брань, побои И поношение любое? Досель о нем мне по ночам Грустить назначено судьбою. А что в итоге? Грех и срам.
Он мертв давно — уж тридцать лет, А мне досталась доля злая: Надежд на счастье больше нет, Ушла моя краса былая. Стыжусь раздеться догола я: Что я теперь? Мешок с костями, И страх сама в себя вселяю, И от тоски давлюсь слезами.
Где брови-арки, чистый лоб, Глаза пленявший белизной, И золотых волос потоп, И взор, в сердца струивший зной Своею дерзостью шальной, И нос, ни длинный, ни короткий, И рот, что ал, как мак степной, И ямочка на подбородке?
Где гибкость рук моих точеных, И пышность соками налитой Груди, приманки для влюбленных, И зад упругий, крепко сбитый, Встарь намахавшийся досыта, И сладостный заветный клад, Меж двух мясистых ляжек скрытый, И вкруг него цветущий сад?
Лоб сморщен, голова седа, Облезли брови, взгляд поблек, Хоть блеском в прошлые года К себе торговцев многих влек, В ушах и на щеках пушок Щетиною сменился грубой, Нос изогнулся, как крючок, Беззубы десны, ссохлись губы.
Вот участь красоты на свете: Свело дугой персты-ледяшки, Повисли руки, словно плети, С мочалой сходствуют кудряшки, Сгнил сад любви — там запах тяжкий, Обмякли и пожухли сиськи, И ляжки больше уж не ляжки, А съежившиеся сосиски.
Так, сев на корточки кружком, Зимой холодной разговоры Мы, дуры старые, ведем Про золотую нашу пору. Вмиг отгорел огонь, который Мы сглупу развели столь рано. Оскудевает слишком скоро Тот, кто щедрит не в меру рьяно».
Не отвергайте беспричинно Небесполезного совета Ты, кошелечница Катрина, И ты, ткачиха Гийеметта. Всю ночь ловите до рассвета Поклонников любого сорта — Желанны вы лишь в дни расцвета: На торг нейдут с монетой стертой.
Пусть грубы, скупы, злы мужчины — Зря, Бланш-башмачница, не сетуй И с кротостию голубиной Служи им, шляпница Жаннетта. Ведь чуть для вас минует лето, Вы не годны уже ни к черту, Как клирик, что презрел обеты: На торг нейдут с монетой стертой.
Чарует не лицо — личина, Которая на нем надета. Отнюдь не красоты картинной Ждет друг от своего предмета, Но нежности, тепла, привета, А у старух дыханье сперто, И потому тепла в них нету. На торг нейдут с монетой стертой.
Запомните же, девки, это, Пока не жалки, не мухорты И песня ваша не допета: На торг нейдут с монетой стертой.
XLVII
Хорош иль нет совет, что мною Был выше к девкам обращен, Назад не заберу его я: Ведь на бумагу занесен Моим писцом Фирменом он (Будь проклят этот плут, коль скоро По лени текст им искажен: Огрех слуги — вина синьора).
XLVIII
Но может, это прочитав, Иной влюбленный возмутиться И возразит мне: «Ты не прав, И говорить так не годится. Кто не в пример тебе стыдится Со шлюхами водить знакомство, Тот от любви не отвратится, Озлясь на них за вероломство.
XLIX
Мужчины любят их лишь час, Они ж мужчин — за деньги только, Ложась в постель с любым из нас, Покуда есть в мошне хоть сколько, И если глуп ты не настолько, Чтобы добра от девок ждать, У честной женщины изволь-ка Любви и верности искать».
L
Такие доводы, боюсь, Не в силах буду я разбить И всеконечно соглашусь, Что потаскух не след любить. Но разве вправе я забыть, Хоть и трактую их нелестно, Что, прежде чем начать блудить, Они ведь тоже были честны?
LI
Ничей дурной язык не мог Ни в чем их упрекнуть сначала. У каждой был один дружок. Та клирика предпочитала, А эта ряс не одобряла, И был мирянин избран ею, Чтоб страсть тушить, что в ней пылала Антонова огня сильнее.
LII
Как и советует «Декрет», Они сперва в делах таких Старались соблюдать секрет, Дабы не соблазнять других, Но вскорости дружков былых Им начало недоставать, И ныне каждая из них Согласна с кем попало спать.
LIII
He знаю, чем такого рода Распутство в них порождено, Но женской, видимо, природой Оно предопределено. Могу добавить лишь одно — Что в Лилле, Реймсе и Труа, Везде известно всем давно: Трикраты больше шесть, чем два.
LIV
К тому ж вольнолюбива страсть: Где нет свободы — нет желанья, И вправе мы, натешась всласть, Сказать друг другу: «До свиданья!» — Чтоб жизнь не превратить в страданье: Не всякий же отдать готов В любви, охоте, фехтованье За миг отрады год трудов.
Франсуа Вийон — Большое завещание: Стих
Блуди, гуляй, коль хватит сил, И летом, и зимой студеной, Но помни, что б ты ни творил: Нет дурня хуже, чем влюбленный. Страсть оглупляла Соломона, Из-за нее ослеп Самсон, В обман Далилою введенный. Счастливец тот, кто не влюблен!
Когда певец Орфей ходил За Эвридикой в ад бездонный, Его едва не проглотил Пес Цербер, этим разъяренный. Нарцисс, самим собой плененный Красив он был, да неумен, — Свалился в ключ незамутненный. Счастливец тот, кто не влюблен!
Сарданапал, что Крит смирил, Сменить, бабенкой одуренный, Свой пол по прихоти решил И прял, по-женски обряженный. Атласом ляжек распаленный, Забыл Давид, что должен он Блюсти Господние законы. Счастливец тот, кто не влюблен!
Отец Фамари поручил Напечь лепешек для Амнона, И чести тот сестру лишил, Желанием воспламененный. На что был Ирод царь смышленый, А все ж Креститель им казнен В угоду девке развращенной. Счастливец тот, кто не влюблен!
Скажу я про себя: я был Бит, словно прачкой холст беленый, За то, что спьяну нагрубил Катрине де Воссель взбешенной; Ноэль же, ею приглашенный, Следил, как, бос и оголен, Домой бежал я, пристыженный. Счастливец тот, кто не влюблен!
Но остудить мой плотский пыл Не смог урок преподнесенный, И если б даже мне грозил Костер, как ведьме уличенной, Грешил бы все ж я беспардонно, Не веря ни одной из жен: Они всегда к коварству склонны. Счастливец тот, кто не влюблен!
LV
Скажи мне та, кого так страстно В былые дни я обожал, По ней страдая ежечасно, Чтоб зря я не воображал И даже в мыслях не держал, Что станет все ж она моей, Себя бы я не унижал, Избегнул бы ее сетей.
LVI
Увы! О чем ни вел бы речь я, Охотно слушала она, Мне даже словом не переча, Чтоб мог я все сказать сполна. Мила, внимательна, нежна Она всегда со мной была, Но, только с виду влюблена, На самом деле мне лгала.
LVII
И верил, ею сбитый с толку, Я в измышление любое: Считал открытой дверью щелку, Отборную муку — золою, Медяк — монетой золотою, Мякину — пищей самой вкусной (Одно нам выдать за другое Всегда сумеет враль искусный).
LVIII
Я небо принимал за таз, За бычью шкуру — полог туч, Голыш прибрежный — за алмаз, Канаву — за гремучий ключ, Прут для клейменья — за сургуч, Свинью в грязи — за чернеца, Отмычку — за хозяйский ключ, Аббата — за пажа-юнца.
LIX
Мужчину, если даже тот Не промах сам насчет подсидки, Его зазноба обведет Вкруг пальца с первой же попытки, И он отдаст ей все пожитки. Вот так я той, кого любил, Обобран до последней нитки И надоедой прозван был.
LX
Любви я отрекаюсь ныне, В моих глазах ей грош цена. Меня к безвременной кончине Едва не привела она. Мне лютня больше не нужна И воспевать любовь невмочь. Я получил свое сполна И вновь влюбляться не охоч.
LXI
Сорвал плюмаж со шляпы я — Пусть ловит кто угодно перья. Любви чужда душа моя, Совсем другим живу теперь я. А если спросят, мне не веря, Как смею я над ней глумиться, Я так отвечу, зубы щеря: «Кто смерти ждет, тот не таится».
LXII
Я знаю, смерть моя близка: Мне трудно спину разогнуть, Не бел, а красен цвет плевка, И кашель раздирает грудь, И от мокрот не продохнуть. Для Жаннетон я — инвалид И, хоть еще не стар отнюдь, Уже старик, увы, на вид.
LXIII
Пусть, Такк Тибо, судьба пошлет На дом твой всяческую шкоду За кляп, что мне совали в рот, За черствый хлеб, сырую воду, За дни печали без исхода, И нераскаянным придешь В свой час ты к гробовому входу, И… лучше я умолкну все ж.
LXIV
Но сколь ни черные дела Творил ты с кликою своей, Тебе я не желаю зла, Прощаю всех твоих людей И дружбу их ценю, ей-ей. Вот, скажем, метр Робер — мы с ним Друг друга любим не слабей, Чем Богом ростовщик любим.
LXV
Я в пятьдесят шестом году Лэ перед ссылкой написал, И кто-то этому труду Заглавье сам без спросу дал И «Завещанием» назвал Стихи, что мной сочинены. Добром, что дурень разбросал, Распоряжаться все вольны.
LXVI
Но не беру я то назад, Что от меня другим досталось, И выказать, как прежде, рад К Ублюдку де ла Барра жалость. Встарь дав ему соломы малость, Гнилой матрас добавлю ныне, Чтоб бастрюку на нем дремалось Покойнее, чем на перине.
LXVII
Так вот, вручат мое добро Тем, кто означен в завещанье, Робен Тюржис, Провен, Моро. Порукой в том — их обещанье, А я им передал заране Все в этой бренной жизни мной Накопленное достоянье Вплоть до постели под собой.
LXVIII
Пора назвать мне имена, И я лишь присовокуплю, Что своего писца от сна Воспрянуть все-таки молю, Чтоб он, пока диктовку длю, Кого-нибудь не пропустил, Зане забывчивость мою Мне б край французский не простил.
LXIX
Я лишь с трудом могу дышать, И голос мой почти угас. Фирмен, ко мне поближе сядь, Чтоб недруг не подслушал нас. Все, что запишешь ты сейчас, Размножить соизволь потом Без добавлений и прикрас. Итак, благословясь, начнем.
Царица неба, суши, вод, геенны Вплоть до ее бездоннейших болот, Дай место мне, Твоей рабе смиренной, Меж тех, кому Ты в рай открыла вход. Хотя моим грехам потерян счет, Ты смертным столько доброты явила, Что даже я надежду сохранила Тебя узреть, дожив свои года, — Ведь пред Тобой душой я не кривила И этой верой буду жить всегда.
Скажи Христу, что верность неизменно Ему блюла я. Пусть же ниспошлет И мне прощенье Он, благословенный, Как прощены Египтянка и тот, Кто продал черту душу и живот. Мне помоги, чтоб я не совершила Того, что погубило б Теофила, Не пожалей Ты грешника тогда. Завет Господень я не преступила И этой верой буду жить всегда.
Нища я, дряхла, старостью согбенна, Неграмотна и, лишь когда идет Обедня в церкви с росписью настенной, Смотрю на рай, что свет струит с высот, И ад, где сонмы грешных пламя жжет. Рай созерцать мне сладко, ад — постыло, И я молю, чтоб Ты не попустила, Владычица, мне угодить туда. Заступницу в Тебе я с детства чтила И этой верой буду жить всегда.
Во чреве. Дева, Ты Христа носила, И Он, чьи вечно царство, власть и сила, Любовью движим, коей нет мерила, Людей спасти с небес сойдя сюда, Обрек себя на муки и могилу. Наш Бог всеблаг — так я доднесь твердила И этой верой буду жить всегда.
LXXX
Засим не оставляю милой Ни сердца, ни своей души я: Она ведь не меня любила, А вещи несколько иные. Какие ж? Кошельки тугие С монетами в изрядной дозе. Нет, лучше сунуть в петлю выю, Чем отписать хоть грош сей Розе!
LXXXI
До тошноты я ею сыт, И у меня уж никогда В штанах, как встарь, не засвербит; А ей, возникни в том нужда, Всегда помогут без труда Наследники Мишо, к примеру. Сей муж, по прозвищу Елда, Спит в Сен-Сатире близ Сансера.
LXXXII
Все ж, чтоб оставить что-нибудь, Скорей, не даме, но Амуру, Зане в ней искру чувства вздуть Не смог я, как ни тщился сдуру, Хоть не была она натурой Холодной столь же и к другим, Что рьяно строили ей куры (Чужда мне, впрочем, зависть к ним).
Известный комик пошутил даже в своем завещании. Вы наверняка слышали о премии в миллион долларов, которая ждет мужчину, способного забеременеть и родить. Так вот, это Чаплина рук дело. Стоит ли говорить, что пока эта премия ждет своего часа.
Еще один миллион великий “немой” (к слову, страстный курильщик) завещал тому, кто сможет выпустить из трубки шесть колец дыма, а седьмое пропустить через эти кольца. За 42 года, что прошло со смерти Чарли, тысячи людей попытались проделать этот трюк, но безуспешно. Слабо попробовать?
Красавица с фиалковыми глазами, неподражаемая Клеопатра всех времен и народов всегда опаздывала. Будь то романтическое свидание, деловая встреча или съемка фильма — она появлялась на пороге ровно через 15 минут после назначенного времени. Неудивительно, что свою фишку она решила использовать и на последнем мероприятии со своим участием — на собственных похоронах.
В завещании Тейлор указала, чтобы ее гроб доставили на церемонию прощания с опозданием ровно на 15 минут. Так и было сделано.
Однако не стоит думать, что актриса была глуповатой пустышкой и написала в завещании только это. Куда более важная последняя воля Элизабет — продать ее богатую коллекцию украшений и перечислить вырученные деньги в фонд по борьбе со СПИДом. Этот фонд, кстати, она сама и основала. Так-то!
Имя Фредерика Бауэра по идее должно быть известно всем любителям чипсов, особенно Pringles. Именно он в конце пятидесятых годов разработал знаменитую банку в виде тубуса, в которой чипсы не крошились и не ломались. Бауэр очень гордился своим изобретением — и было за что! Дизайнеру пришлось произвести серьезные научные расчеты в аэродинамике, чтобы определить, какого оптимального размера должны быть чипсы и сам тубус.
15 самых странных завещаний в истории
Американская домохозяйка Фредерика Кук основательно подготовилась к выражению последней воли. У женщины не было бриллиантов и вилл, зато имелись многочисленные друзья и недруги. Вот им-то Фредерика и посвятила свое завещание, которое писала целых двадцать лет!
Серьезно, каждый день на протяжении 20 лет домохозяйка садилась за стол и начинала строчить. Родственники думали, что она сочиняет роман — и были, в общем-то, недалеки от истины. Завещание Фредерики состоит из 95 940 слов — это 19 авторских листов, или примерно 209 страниц А4, набранных стандартным шрифтом.
В своем завещании она обратилась к каждому человеку, которого знала, и посвятила им по нескольку строк. Кому-то достались добрые слова, кому-то — не очень. Если бы сейчас это произведение опубликовали, получился бы отличный бытовой роман из американской жизни прошлого столетия!
Американский продюсер Роджер Доркас был тот еще оригинал — все свое состояние в 60 миллионов долларов он завещал любимому псу Максимилиану. Кроме того, собаке оформили социальную страховку и заплатили за нее налоги.
Самое интересное, что жене продюсера, 24-летней актрисе Уэнди, не досталось ни цента. Однако вдовушка не растерялась и подключила к делу опытных адвокатов. Вместе они разработали безумный план: Уэнди должна стать опекуном пса, а затем выйти за него замуж.
Еще одна любительница братьев наших меньших — миллионерша Леона Хелмсли — обделила собственных внучек. Она завещала им всего по пять миллионов, а любимой собачке — 12. Обосновав это тем, что боится, как бы животное не лишилось привычного ухода и образа жизни.
Собачья жизнь предполагается отменная: лучшая еда, врачи, игрушки. А после смерти ее похоронят в специальном мавзолее стоимостью 1,5 миллиона долларов. Кстати, еще 10 миллионов покойница отписала брату, который и будет ухаживать за псинкой.
Родственники сумасбродной миллионерши, натурально, возмутились и подали на бабулю в суд. Говорят, процесс идет до сих пор. Последняя воля, ничего не поделаешь!
Заядлый курильщик дядюшка Сэм был вынужден прятаться от жены и дымить на задворках дома, чтобы та не заметила. Уж очень порядочной домохозяйке не нравился табачный запах! Но и в страшном сне она не могла представить, как жестоко отомстит ей с того света муженек…
Не будем вас томить: муженек указал в завещании, что 330 тысяч фунтов достанутся благоверной только в том случае, если она будет выкуривать по пять сигар в день. Эта история широко освещалась в английской прессе, ну а супруге ничего не оставалось, как закурить. Не пропадать же деньгам!